Римма Казакова

Мальчишки, смотрите, вчерашние девочки, подросточки — бантики, белые маечки — идут, повзрослевшие, похудевшие… Ого, вы как будто взволнованы, мальчики? Ведь были — галчата, дурнушки, веснушчаты, косички-метёлки… А нынче-то, нынче-то! Как многоступенчато косы закручены! И — снегом в горах — ослепительно личико. Рождается женщина. И без старания — одним поворотом, движением, поступью мужскому, всесильному, мстит за читать далее…

Мы молоды. У нас чулки со штопками. Нам трудно. Это молодость виной. Но плещет за дешёвенькими шторками бесплатный воздух, пахнущий весной. У нас уже — не куклы и не мячики, а, как когда-то грезилось давно, нас в тёмных парках угощают мальчики качелями, и квасом, и кино. Прощаются нам ситцевые платьица и стоптанные наши каблучки. Мы читать далее…

В какой-то миг неуловимый, неумолимый на года, я поняла, что нелюбимой уже не буду никогда. Что были плети, были сети не красных дат календаря, но доброта не зря на свете и сострадание не зря. И жизнь — не выставка, не сцена, не бесполезность щедрых трат, и если что и впрямь бесценно — сердца, которые болят. читать далее…

Отечество, работа и любовь — вот для чего и надобно родиться, вот три сосны, в которых — заблудиться и, отыскавшись, — заблудиться вновь. [1974]

Не оглядываюсь в прошлое и не мучаю мечты. Знаю я, что ты хорошая и единственная ты. Но не правило, не истина, не разгадка и расчёт, а строка, что не написана, что, как ток, в крови течёт. И поведанная вроде нам до былиночки любой, всё же ты безмерна, родина, — как искусство и любовь. Ни былыми читать далее…

У поезда, застыв, задумавшись — в глазах бездонно и черно, — стояли девушка и юноша, не замечая ничего. Как будто все узлы развязаны и всё, чем жить, уже в конце, — ручьями светлыми размазаны слезинки на её лице. То вспыхивает, не стесняется, то вдруг, не вытирая щёк, таким сияньем осеняется, что это больно, как ожог. читать далее…

Весёлый флаг на мачте поднят — как огонёк на маяке. И парус тонет, и парус тонет за горизонтом вдалеке. А по воде гуляют краски, и по-дельфиньи пляшет свет… Он как из сказки, он как из сказки, таких на свете больше нет. А море вдруг приходит в ярость — такой характер у морей. Куда ты, парус, читать далее…

На фотографии в газете нечётко изображены бойцы, ещё почти что дети, герои мировой войны. Они снимались перед боем — в обнимку, четверо у рва. И было небо голубое, была зелёная трава. Никто не знает их фамилий, о них ни песен нет, ни книг. Здесь чей-то сын и чей-то милый и чей-то первый ученик. Они легли читать далее…

Быть женщиной — что это значит? Какою тайною владеть? Вот женщина. Но ты незрячий. Тебе её не разглядеть. Вот женщина. Но ты незрячий. Ни в чём не виноват, незряч! А женщина себя назначит, как хворому лекарство — врач. И если женщина приходит, себе единственно верна, она приходит — как проходит чума, блокада и война. И читать далее…

…И когда наступает пора осознать непричастность, умираю в глаголе — протяжном, как жизнь: «распроститься». Потому что прощаюсь ещё до того, как прощаюсь. Ничего нет больней и печальней таких репетиций. Мы в плену у предчувствий, что всё же — увы! — не обманны. Телепаты, предтечи потомственных телепророков… Ухожу от тебя — как ребёнок уходит от мамы, читать далее…

Прости, что непростительно груба, упряма, зла, но соль была просыпана, просыпана была. Она лежала, белая, странней цветка в грязи, а я не знала, бедная, чем это нам грозит. Наветами опутанный, сидел ты за столом, — опутанный, окутанный чужим далёким злом. Чему ты верил, глупенький, поспешный суд верша? Душа моя обуглена, ободрана душа. Ободрана, оболгана — читать далее…

Из первых книг, из первых книг, которых позабыть не смею, училась думать напрямик и по-другому не сумею. Из первых рук, из первых рук я получила жизнь, как глобус, где круг зачёркивает круг и рядом с тишиною — пропасть. Из первых губ, из первых губ я поняла любви всесильность. Был кто-то груб, а кто-то глуп, но читать далее…

Я полюбила быт за то, что он наш общий быт, что у меня твоё пальто на вешалке висит. За тесноту, за тарарам, где всё же мы в тепле, за то, что кофе по утрам варю лишь я тебе. За то, что хлеб или цветы, — привыкла я с трудом! — приносишь вечером и ты, как читать далее…

…Как жалко мне тебя! Ты взял и умер. Решил дилемму: быть или не быть. Увы, брат, ни в «Берёзке» и ни в ГУМе ни счастья, ни здоровья не купить. Слегка жуликоват и враль немного, чуть спекулянт, кому попало — друг, а в общем, если говорить не строго, нормальный парень, как и все вокруг. Мог выпить, читать далее…

Годы, годы! Вы прошли? Ну а может, вы настали? Неужели соловьи оттомили, отсвистали? Отблистало столько дней, но во всём, что мне осталось, всё счастливей, всё больней я люблю любую малость. Мне что — холод, что — жара, что — гулянка, что — работа… Помирать уже пора, а рожать детей охота! Ах, не ставьте мне в читать далее…

Друг мой, мелкий мафиози, ты мне дорог потому, что не маешься в колхозе, не готовишь впрок суму, что в цеху не варишь сталь ты, не пошёл в учёный люд, что начальником не стал ты, что всего лишь — честный плут, но трудяга, хоть и жулик, правда, в норме, не за край, что стараешься, не шутишь, читать далее…

Не вся мне молодость по нраву, не вся мне юность по нутру, и я не всю её ораву себе под крылышко беру. Нас отличали пыл, и стойкость, и романтический порыв. А их неверье и жестокость — обрыв, невскрывшийся нарыв. Наш долг нам в доблесть не засчитан, их доблесть: что не так — на слом! В читать далее…

Вот и умчались хмельные года, да не трезвее в народе. «Умный проспится, дурак — никогда!» Вот и проснулись навроде. Кто-то осудит былое, чудак: что там — бутылка и корка? Пьём вряд ли меньше, да как-то не так. Горькую — истинно горько! Поднакопилась постыдная злость. Светлыми редко бываем. Раньше от радости зелье лилось, нынче — тоску читать далее…

У стены лежит старуха: сердце ли, усталость? Жить ей не хватает духа? Или — годы, старость? Поослабли наши узы, нет тепла в народе. Как какие-то французы, мимо мы проходим. И в просторах обозримых — холод без предела. Неужели чёртов рынок это всё наделал? В переходах тянут дети: «Есть хочу. Подайте!» Что стряслось на белом свете? читать далее…

Была бы я шикарной женщиной, Всё обошлось бы малой болью, Хватило ярости и жёлчи бы Вас беспощадно отфутболить. Я, не жалея бы, разрушила Всё, чем невольно сердце грелось, Неандертальское, зверюшное Не почитала бы за ребус. Но женщина во мне обычная, Незащищённая обличьем, На всё взирает безобидчиво, Что преподносит ей обидчик. Да только надоест ей корчиться читать далее…

Люби меня! Застенчиво, боязно люби, словно мы повенчаны богом и людьми… Люби меня уверенно, чини разбой — схвачена, уведена, украдена тобой! Люби меня бесстрашно, грубо, зло. Крути меня бесстрастно, как весло… Люби меня по-отчески, воспитывай, лепи, — как в хорошем очерке, правильно люби… Люби совсем неправильно, непедагогично, нецеленаправленно, нелогично… Люби дремуче, вечно, противоречиво… Буду эхом, читать далее…

Любить Россию нелегко, она — в ухабах и траншеях и в запахах боёв прошедших, как там война ни далеко. Но, хоть воздастся, может быть, любовью за любовь едва ли, безмерная, как эти дали, не устаёт душа любить. Страна, как истина, одна, — она не станет посторонней, и благостней, и проторённей тебе дорога не нужна. И читать далее…

В конце печальной эпопеи, перевернувшей жизнь мою, я на развалинах Помпеи, ошеломлённая, стою. В нас человек взывает зверем, мы в гибель красоты не верим. Жестокость! Парадокс! Абсурд! В последний миг последней боли мы ждём предсмертной высшей воли, вершащей справедливый суд. Но вот лежит она под пеплом, отторгнутым через века, из огненного далека с моим перекликаясь читать далее…

Поляна, речка, лес сосновый и очертания села. Я по земле ступаю новой. Я никогда здесь не была. Иду дорогой — очень скверной, где не однажды, зло бранясь, шофёр машину вёл, наверно, угрюмо проклиная грязь. Россия-мать! По-свойски строги, размытым трактом семеня, мы все клянём твои дороги, кого-то третьего виня. Но, выйдя к деревеньке ближней, просёлочную грязь читать далее…

Не ходи за мной, как за школьницей, ничего не сули. И не хочется, и не колется — не судьба, не суди. Я ещё ничуть не вечерняя, я пока на коне. Я ещё такая ничейная — как земля на войне. Не держи на леске, на поводе, на узде, на беде, ни на приводе, ни на проводе, читать далее…

Люблю мужскую доброту. Люблю, когда встречаюсь с нею, Уверенность мужскую ту, Что он, мужик, во всём умнее. Мужчина, статус свой храня, От этой доли не уставший, Недооценивай меня, Прощай как младшим умный старший. Будь снисходительным, как Бог, И даже истиной пожертвуй: Считай, что ты мне всем помог, Что как ребячий ум мой женский. О, женский читать далее…

Мне б написать, пока не позабыла, в подробностях про эти десять дней. Не пишется. А столько, столько было! Но сами факты, видимо, сильней. (Вот так, когда один российский парень — дотоле, разве, с близкими знаком, — когда в полёт отправился Гагарин, стихи об этом были пустяком.) …Начну с мостов. Шикарный несказанно, весёлый, как живое существо, читать далее…

Становлюсь я спокойной. А это ли просто? …Мне всегда не хватало баскетбольного роста. Не хватало косы. Не хватало красы. Не хватало на кофточки и на часы. Не хватало товарища, чтоб провожал, чтоб в подъезде за варежку подержал. Долго замуж не брали — не хватало загадочности. Брать не брали, а врали о морали, порядочности. Мне о читать далее…

Живут на свете дураки: На бочку мёда — дёгтя ложка. Им, дуракам, всё не с руки Стать поумнее, хоть немножко. Дурак — он как Иван-дурак, Всех кормит, обо всех хлопочет. Дурак — он тянет, как бурлак. Дурак во всём — чернорабочий. Все спят — он, дурень, начеку. Куда-то мчит, за что-то бьётся… А достаётся дураку читать далее…

Я не здесь. Я там, где ты… В парках строгие цветы. Строгий вечер. Строгий век. Строгий-строгий первый снег. В первом инее Нева. Беспредельность. Синева. Чьи-то окна без огня. Чья-то первая лыжня. Опушённые кусты. Веток смутные кресты. И, медвяна и седа, вся в снежинках резеда. Длинных теней странный пляс и трамваев поздний лязг… Сладко-талая вода. Сладко-тайная читать далее…

Смогли без Бога — сможем без вождя. Вожди, вожди! Народец ненадёжный. Гадай: какая там под хвост вожжа, куда опять натягивают вожжи… Послушные — хоть веники вяжи — шли за вождём, как за козлом овечки. Пещерный век, анахронизм, вожди! Последней веры оплывают свечки. Лупите, полновесные дожди, чтоб и в помине этого не стало! Аминь, вожди! На читать далее…

Мой рыжий, красивый сын, ты красненький, словно солнышко. Я тебя обнимаю, сонного, а любить — ещё нету сил. То медью, а то латунью полыхает из-под простыночки. И жарко моей ладони в холодной палате простынувшей. Ты жгуче к груди прилёг головкой своею красною. Тебя я, как уголёк, с руки на руку перебрасываю. Когда ж от щелей читать далее…

Среди землетрясений, потрясений живём, не запинаясь и не пятясь. У времени не густо воскресений, зато в любой неделе — по семь пятниц. Вы, пятницы — воскресники, субботники, и просто так, и что-то ещё сверх… Мы — ваши безотказные работники: за так, за — после дождичка в четверг. Гуляем под сибирские пельмени. Спим намертво, как дети, читать далее…

Мне говорила красивая женщина: «Я не грущу, не ропщу. Всё, словно в шахматах, строго расчерчено, и ничего не хочу. В памяти — отблеск далёкого пламени: детство, дороги, костры… Не изменить этих праведных, правильных правил старинной игры! Всё же запутанно, всё же стреноженно — чёрточка в чертеже, — жду я чего-то светло и встревоженно и безнадёжно читать далее…

Россию делает берёза. Смотрю спокойно и тверёзо, ещё не зная отчего, на лес с лиловинкою утра, на то, как тоненько и мудро берёза врезана в него. Она бела ничуть не чинно, и это главная причина поверить нашему родству. И я живу не оробело, а, как берёза, чёрно-бело, хотя и набело живу. В ней есть прозрачность читать далее…

Неважно, что Гомер был слеп. А может, так и проще… Когда стихи уже — как хлеб, они вкусней на ощупь. Когда строка в руке — как вещь, а не туманный символ… Гомер был слеп, и был он весь — в словах произносимых. В них всё деянию равно. В них нет игры и фальши. В них читать далее…

Я похожа на землю, что была в запустенье веками. Небеса очень туго, очень трудно ко мне привыкали. Меня ливнями било, меня солнцем насквозь прожигало. Время тяжестью всей, словно войско, по мне прошагало. Но за то, что я в небо тянулась упрямо и верно, полюбили меня и дожди и бродячие ветры. Полюбили меня — так, что читать далее…

Всё в природе строго. Всё в природе страстно. Трогай иль не трогай — То и это страшно. Страшно быть несобранной, Запутанной в траве, Ягодой несорванной На глухой тропе. Страшно быть и грушею, Августом надушенной, — Грушею-игрушкою, Брошенной, надкушенной… Страсть моя и строгость, Я у вас в плену. Никому, чтоб трогать, Рук не протяну. Но ведь читать далее…

В юности мне ставили в вину что мои стихи — всегда печальные. Про любовь — как будто про войну, про её несчастья изначальные. И гудел цех мамин меховой, мол, девчонке было всё говорено: и отец с войны пришёл живой, и своей копейкой трудовой мать такую дошку ей спроворила! Я хочу приблизить эту даль. Странно, неуютно, читать далее…

От макушечки до пят я пока ещё живая. Но желанья не кипят… Жить без жажды, не желая, жить без страсти, всё терпя, не ломая даром копья, не страдая, не любя, — будто примеряю гроб я? Нет! Пробей, последний гром! К берегам моим остывшим пригони, прибей паром с тем, с которым в лад задышим. Прогреми — читать далее…

Я думала, что я любовь спасу — к тому, кого всех преданней любила. Но, словно залетевшую осу, испуганно и холодно убила. Была я с ней сильна, была слаба, зависима, как девочка — от взрослых. Казалось: это — правда и судьба, а оказалось: без неё — так просто! Я подошла к пределу, к рубежу, когда у читать далее…

Были в детстве счастливые сказки, уносили они, как салазки, по снегам, по лугам и по снегу — и дарили отвагу и негу. Надоело мне верить политикам, надоело быть винтиком, нытиком, надоели бездарные встряски, возвращаюсь в забытые сказки! И иду я не в Кремль, а к соседу, непростую веду с ним беседу… И, решив, что ответ читать далее…

Я по прошлому сужу, что грядущее сокрыто… А сегодня я сижу у разбитого корыта. Кто же, кто его разбил? Как ни странно, как ни тошно, тот, кто вроде бы любил и во всё вникал дотошно. Это трудно позабыть… А когда чужими стали, лучше всех он знал, как бить, как ломать, он знал в деталях. И читать далее…

Всё, любимый мой сынок, — так как в это сердце верит. Что для тех — венец, венок, для других — всего лишь веник. Ты, коль взять всё толком в толк, — воду в ступе что толочь нам? — выполняешь честный долг, а иной — в долгу бессрочном. Ты в мундир солдатский вжат, я своей вселенной читать далее…

Линия жизни, бороздка намертво вбита в ладонь. Как я устала бороться! Боже, откуда берётся этот задор молодой?! Высохли Божьи чернила, и не стереть нипочём то, что судьба начертила, что лишь смиренно прочтём. Радостно, странно, ужасно верить, по бритве скользя! Как я устала сражаться! А не сражаться нельзя.

Молодая гладкая кобылка к нам из фитнес-клуба прибрела и вещала ласково и пылко про свои победные дела. Рада я её победам тоже, и раздрая между нами нет… Только мы — по гривам и по коже — из конюшен разных и планет!

Жизнь опять становится пустой. Утешаюсь тем же примитивом: «Мы не навсегда, мы — на постой…» — стало убеждающим мотивом. Жизнь на удивление пуста. А ведь всеми красками светилась! Это здесь. А где-то там — не та, будь на то, конечно, Божья милость. Там мы всё расставим по местам, все ошибки прошлые итожа. Но понять бы: читать далее…

…И поняла я в непривычной праздности, бесповоротно, зло, до слёз из глаз: дни будут состоять из мелких радостей, ну а большие — больше не про нас. Как на войне — в обидной непригодности того, чья плоть бессильна и больна, не пристегнуть мне бесполезной гордости к размытому понятию: страна. А уж гордиться, хоть какой, зарплатою, обилием читать далее…

Как завишу я от слов, от кирпичиков звучащих, птиц, поющих в гулких чащах, — этих властных слов-основ. Слушаю, глаза закрыв, и смеются в каждой строчке слов горячих уголёчки, ладятся в цепочки рифм. Я листаю словари, я к словам любовь питаю, я молю их и пытаю — то извне, то изнутри. К разным разностям глухи, из читать далее…

Всё пойму на выдохе и вдохе и пойду с другими заодно мимо жизни, около эпохи — ибо нам вмешаться не дано. Не умру от голода и жажды, что-нибудь и мне перепадёт… И с эпохой разминусь однажды: я пройду — или она пройдёт.

Говорю не с горечью, не с болью, но, презрев наивное враньё: самой безответною любовью любим мы отечество своё. То ли у него нас слишком много… И не стоит спрашивать так строго, требовать, грубить и теребить? Может быть, не брошен, не несчастен каждый, кто к отечеству причастен долгом и достоинством — любить… И пускай оно не читать далее…

Для России нехитрым был выбор. или — прочь отошёл, или — выпил… Ну и правильно, коль разобраться! То горчим на устах, то торчим на постах и то славу куём, то — богатство. У России всё — так, через шляпу Ни Америку к нам, ни Европу не приладить. Трясёт — не дай боже! Нас умом не читать далее…

А ну-ка вновь при красном флаге, под нудный большевитский гимн постройте всех, кто жил в ГУЛАГе, и объяснить сумейте им, что это — рынок и свобода, не реставрация, а не… немножко сталинская мода в немножко ленинской стране.

Я не умела жить несмело. Но смелость не всегда права. И сколько раз она немела, смирней травы, белее мела, глотая слёзы и слова. Я больше не сгущаю краски, как пульс мне не стучит в виски, и не из-за опаски встряски считаю: подлежат развязке не все узлы и узелки. Так трудно этот опыт нажит! Да только читать далее…

Был день прозрачен и просторен и окроплён пыльцой зари, как дом, что из стекла построен с металлом синим изнутри. Велик был неправдоподобно, всем славен и ничем не плох! Всё проживалось в нём подробно: и каждый шаг, и каждый вздох. Блестели облака, как блюдца, ласкало солнце и в тени, и я жила — как слёзы льются, читать далее…

Не сегодня и не завтра и не послезавтра… Это будет — вроде залпа, коротко, внезапно. Это головокруженье, это вознесенье, это — точно в центр мишени, жгучее везенье. Это будет ненадолго — вспышка, всполох света. Это будет, будет — только надо верить в это. Торопясь, скучая, плача, помнить, что маячит, жить, предчувствуя горячий, сладкий миг удачи…

Я житейским бесчисленным радуюсь хлопотам. Их так много, они — как дождинки весенние… Пережитые беды становятся опытом. Он не учит, а он создаёт настроение. Поглядят и подумают: горя не знавшая! Словно птичка на ветке, заметят, завидуя. А в душе я ещё столько боли донашиваю, и ещё доглотать не успела обиды я. Но с бездушием рыбьим, читать далее…

Как ты — так я. Твоё тебе верну. Вздохну, шагну, живой из пекла выйду. Я слабая, я руку протяну. Я сильная, я дам себя в обиду. И прочь уйду. Но не с пустой душой, не в затаённой горестной гордыне, — уйду другою. Не твоей. Чужой. И присно. И вовеки. И — отныне.

Словно всю жизнь свою переломила… Ясное «здравствуй» звучит как «прощай». Я говорю тебе: «Милый-немилый, милым не ставший, какая печаль…» Милый-немилый, итог так ли важен? Жизнь продолжается, грусть затая. Милый-немилый, ничто нас не вяжет, только проклятая память моя. Словно песок золотой я намыла, Столько сумела, постигла, смогла. Всё же я счастлива, милый-немилый, Хоть эта вспышка была читать далее…

Спасибо вам, ёлки зелёные, зелёные ёлки мои, весёлые, озарённые, в иголочках горькой хвои. Зелёные в зиму и в лето, зелёные через года. Я буду всегда молода! Я с вами поверила в это. Спасибо вам, ёлки зелёные, за то, что вы — всё зеленей. За то, что счастливым маслёночком росла подле ваших корней. И ты, моя читать далее…

Нет личной жизни, от прочих отличной, личной, первичной… Ах: аналитики — всё о политике! Нет жизни личной. Сердце не тянет, быть уже хочет просто копилкой. И не заглянет кто-то с цветочком или с бутылкой. Нет личной жизни! Больше не светит в мощном и малом. Нет личной жизни. А у соседей — прямо навалом! Я их, читать далее…

Опять какая-то поездка… На сколько вёрст? А может, лет? Мне, как военная повестка, в кармане руку жжёт билет. Уеду от своей избушки, отрину, руки разомкну. И это будет — как из пушки, да, как из пушки на Луну. Уеду от мальчишки с чёлочкой, как будто он уже не в счёт, к узбекам, финнам, или орочам, читать далее…

Сколько их над планетой? Бессчётно. И над тропиками, и над полюсом… Но ни бога нет и ни чёрта, и поэтому чуточку боязно. Я сажусь в самолёт, я приятелям так машу, чтобы видеть могли. И эпоха моя термоядерная отнимает меня у земли. Отрывается тяжесть от тела. Трепещу. Вспоминаю Антея. Где вы, травки, козявки-милашки? По спине пробегают читать далее…

..Глуха душа его, глуха, Как ни ломись, ни грохай. И значит, в этом нет греха, Что и моя оглохла? Давно оглохшие, давно Засохшие, как прутья, Немое, странное кино Всё крутим, крутим, крутим. Нема душа его, нема. Я говорить умела, Но рядом с нею и сама Как камень онемела. Забыты звуки и слова, К тому же читать далее…

Предчувствую полёт и жизнь свою в высотах, как, может быть, пилот, которому под сорок, который — не босяк, что носится с кокардой, который в небесах, как говорится, — кадры. Предчувствую полёт — в предчувствии всё дело. Оно во мне поёт, пока не полетела. Не веря чудесам, но веря в веру, в чудо, швыряю чемодан — читать далее…

Сойди с холма и затеряйся разом в траве, коль мал, и в чаще, коль велик. Сойди с холма! — велят душа и разум и сердце опустевшее велит. Наполнит вдох цветенье диких вишен, прильнёт к ногам грибная полутьма… Ты зря решил, что вознесён, возвышен лишь тем, что озираешь даль с холма. Сойди с холма — и читать далее…

Под что-то, да, всегда под что-то, под чьё-то будущее «да» вершится жаркая работа, мучительная, как беда. Тот хмель уйдёт, уйдёт похмелье, и будет пусто и светло. Но если что-то мы посмели, то, значит, что-то нас вело, и, значит, что-то было в миге, глухом и тесном, как тюрьма, раз существуют в мире книги, деревья, дети и читать далее…

Хочется восхождения, ясности, зренья линзы. Хочется Возрождения с тайною Моны Лизы. Хочется вымыть дочиста в комнате окна, двери. Хочется богоборчества и настоящей веры. Верую в листья первые, в яблоневые завязи, где под цветочной пеною — ни суеты, ни зависти. Верую в правду зёрнышка — лучший на свете принцип! Верую, словно Золушка, что повстречаю принца. Верю читать далее…

Писатели, спасатели, — вот тем и хороши, — сказители, сказатели, касатели души. Как пламя согревальное в яранге ледяной, горит душа реальная за каждою стеной. Гриппозная, нервозная, стервозная, а всё ж — врачом через морозную тайгу — ты к ней идёшь. Болит душа невидимо. Попробуй, боль поправ, поправить необидимо, как правит костоправ. Как трудно с ним, читать далее…

Когда я маленькой была, я помню: жарко было. И, жизнерадостно гола, я в трусиках ходила. А взрослых аж кидало в жар, их зной сжимал в объятьях, и мне их было очень жаль в их пиджаках и платьях. Теперь, как правила велят, прилично я одета, и косточки мои болят от жарких вздохов лета. И лишь когда читать далее…

Ступлю туда, куда ступлю, в грех превращая прегрешенье, не спрашивая разрешенья на то, что как хочу люблю. Сама приду, сама уйду, сама за всё, про всё отвечу, за прелесть-глупость человечью, за яблоки в чужом саду. Пусть моя душенька болит, она от боли только больше. И было это так, что — боже! — пусть моё яблочко читать далее…

Лето благостной боли, постиженья печального света… Никогда уже боле не будет такого же лета. Лето, где безрассудно и построили, и поломали. Лето с тягостной суммой поумнения и пониманья. Для чего отогрело всё, что с летним листом отгорело? Но душа помудрела, и она, помудревши, узрела кратковременность лета, краткость жизни, мгновенность искусства и ничтожность предмета, что вызвал читать далее…

Было плохо. Другу позвонила. Друг не отозвался на звонок. Улица молчание хранила. Каждый дом был тих и одинок. Нет и почтальона даже… Как мне, как вернуть мне мир счастливый мой? И пришлось по крохотке, по капле всё собрать и вновь сложить самой.

Были слова, но потом, а сначала Новорождённое счатье лучилось. Смысла от вымысла не отличала. Не замечала — не получилось. Верилось сложно, тревожно несмело, Нежно надежда надеждой лечилась… Ты не сумел или я не сумела Больше не важно — не получилось. Нынче тебя я прощаю, отступник, Завтра окажешь и мне эту милость. Завтра, быть может, опомнится, читать далее…

Жила девчонка. И любви ждала. Не это ли и значит, что — жила? Она ждала любви, ломала пальцы, она читала в книжках про любовь, про то, как любят страстные испанцы, про то, что это — щит, опора, панцирь, безумный миг, восстание рабов! Но вот пришёл он, тот, кого ждала. Сначала закусила удила. Потом пошла — читать далее…

Сегодня в Центральном доме литераторов состоится одиннадцатая церемония награждения литературной премией «Венец», учрежденной Союзом писателей Москвы. Именно в связи с этой премией в основном и вспоминают сегодня о столичном Союзе писателей. Первый секретарь СПМ Римма КАЗАКОВА – безусловно, одна из самых громких фигур в плеяде поэтов-шестидесятников. Достаточно вспомнить, что ее пламенное «Да сгинет стадо!» стало читать далее…

Тем, кто внимательно следил за русской ( в недалеком прошлом – советской) поэзией, это имя хорошо знакомо. Оно не входило в обойму самых — самых (Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, Рождественский), но, пожалуй, в десятке лучших поэтов-шестидесятников занимает достойное место. Я и сейчас могу прочитать на память многие строки ее стихотворений… — Римма Федоровна, вы родились в читать далее…

В начале этого года известной поэтессе исполнилось бы 80 лет. Она не дожила до своего юбилея четыре года. И хотя Казакова почти всю жизнь провела в Москве, родной Севастополь продолжал жить в ее душе. В поколении «шестидесятников», да и в целом в поэзии ХХ века стихи Риммы Казаковой, может, и не самые отточенные по форме, читать далее…

Сын великой поэтессы согласился дать эксклюзивное интервью для читателей «ЗН». Конечно, очень тяжело рассказывать широкой аудитории о своей маме, но Егор на это решился. Да и есть о чем рассказать. — Егор, мы знаем Римму Казакову как блистательную поэтессу ХХ века. А какой была Римма для вас как мама? — Она была абсолютной мамой. Любила читать далее…

Последнее интервью Риммы Казаковой для «Новые Известия» — Можно ли жить с большой душой в сегодняшнем мире, где законы выживания исключают подобные качества в человеке? — Зачем выживать? Надо жить. А что касается материальных сложностей, то я дитя войны. Так, как мы жили тогда, никогда уже мы жить не будем. И на хлеб, даже с читать далее…

Литературный вкус вырабатывается с детства. Наши дети сами выберут, что им читать. Но чтобы они сделали правильный выбор, их надо хорошо учить и воспитывать. Прививать любовь, к тому, что уже бесспорно, – к хорошим книгам, к музеям, к театрам. Было всё это раньше. — Римма Фёдоровна, говорят, что сегодня поэзия – практически непродаваемый литературный жанр. читать далее…

В России существует специфическая профессия — поэт-песенник. По данной специализации проходят те, кто занят исключительно сочинительством песен, но бывает, что производитель «шлягеров» песенное творчество перемежает сочинительством иным. А именно пишет просто стихи и просто прозу. А ещё тащит на себе воз организационной ответственности, будучи первым секретарем Союза писателей Москвы. Такова Римма Фёдоровна Казакова, человек вообще читать далее…

«Римма Казакова осталась в моей памяти очаровательной, открытой людям энергичнейшей девчонкой, сдувающей падающую на глаза непокорную челку. На протяжении многих лет эта челка редела, седела, перекрашивалась, но резкий, мальчишеский порыв дыхания взметал даже седину, чтобы она не заслоняла любопытствующий, искрящийся неравнодушием к жизни непобедимо молодой взгляд.» Е. Евтушенко К ее жизни можно поставить эпиграф из читать далее…

«Мое имя приговорило меня к экстравагантности, а я этого терпеть не могу», – говорила про себя Римма Казакова. Люди, близко знавшие поэтессу, в один голос уверяют, что Казакову можно называть как угодно, только не экстравагантной. Данное родителями имя Рэмо (революция, электрификация, мировой октябрь) было благополучно в 20 лет поменяно на Римму и забыто. А привычка читать далее…

О подруге вспоминает секретарь Союза писателей Москвы поэтесса Татьяна Кузовлева: — Жизнь Риммы была яркой, стремительной, полной неожиданностей. Невольно возвращаешься к моменту ее рождения — в военном городке под Севастополем. Отец-офицер как-то забыл портупею на кровати. Жена была уже на сносях. Пришла подруга в гости. Достала из кобуры наган: «Ну, он наверняка не заряжен, иначе читать далее…

Постарею, побелею, как земля зимой. Я тобой переболею, ненаглядный мой. Я тобой перетоскую, переворошу, по тебе перетолкую, что в себе ношу. До небес и бездн достану, время торопя. И совсем твоею стану — только без тебя. Мой товарищ стародавний, суд мой и судьба, я тобой перестрадаю, чтоб найти себя. Я рискну ходить по краю в читать далее…

Неосуществлённые надежды! Вы — как устаревшие одежды. Возвратимся ль к вам мы?! И когда? Если б поняла, ещё девчонка, — свет ваш лишь морочит обречённо, — тратила бы страстно, увлечённо столько сердца, воли и труда?! Но не то меня томит и гложет… Мир на этом и стоит, быть может, что умеем верить просто так. Человек читать далее…

Кто-то ночью хлопает, лопочет… То ль сверчки настроили смычки, то ли это, вылупясь из почек, листья разжимают кулачки? У природы есть своё подполье — как людей, её не обвиню: то девчонкой принесёт в подоле, то дурнушкой сохнет на корню. Жаль травы, которая завязла в страхе, чтоб метели не смели. Жаль травы, которая завяла, слишком рано читать далее…

Безответная любовь — тихий звон зари, Настоящею ценой всe оплачено. Ты себя не береги, ты себя дари, Так навек тебе судьбой предназначено. Безответная любовь, безнадeжная, Как лесная глухомань бездорожная. Безнадeжная любовь, безответная, А была б она твоя беззаветная. Безнадeжная любовь — небо на плечах, Ты зачем в полон взяла, чем в ответ воздашь? Я не читать далее…

Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково. Птицей парящей небо судьбы распластано. Ты меня любишь. Болью моей испытана. Знаю, не бросишь и не предашь под пытками. Ты меня любишь. Лепишь, творишь, малюешь! О, это чудо! Ты меня любишь… Ночью дневною тихо придёшь, разденешься. Узнан не мною вечный сюжет роденовский. Я подчиняюсь. Радость непобедимая Жить в поцелуе, читать далее…